Три великих жизни [сборник 1968] - Вера Михайловна Корсунская

века в археологическом музее Антверпена хранился бюст Ламарка; позднее его там не оказалось. Куда и почему он исчез — неизвестно.

Богатейшее духовное наследие Ламарка много лет оставалось забытым.

В науке безраздельно господствовала идея Кювье о постоянстве видов и смене их только во время катастроф.

Под влиянием учения Кювье почти все натуралисты отказались от эволюционных представлений. «Ими были не только отвергнуты, — писал Н. Г. Чернышевский, — но и забыты большинством их всякие мысли о происхождении нынешних видов растений и животных от прежних».

И это понятно: в эпоху реставрации и особенно в годы черной реакции во всей Европе после революционных событий 1848 года крамольной считалась даже сама мысль об эволюции органического мира. Эволюционная идея казалась похороненной на долгие годы. Ученые собирали факты, факты и факты.

О Ламарке никто из ученых-натуралистов ни на Западе, ни в России и не упоминал. А если кто-нибудь ссылался на его работы, то только на те из них, которые относились к области систематики и зоологии.

Имя Ламарка — создателя первой эволюционной теории — забыли. И забыли настолько основательно, что многие ученые, возобновив интерес к проблемам эволюции, начинали все сначала.

И все же в это трудное для развития эволюционных проблем время в России, где уже с конца XVIII века складывался к ним серьезный интерес, прозвучал голос, воскресивший забытое и осмеянное имя Ламарка.

Это был голос молодого ученого-зоолога Рулье.

В первых же своих научных трудах он заявил о себе как эволюционисте. Очень простым, легким для понимания языком он говорил о происхождении современных многообразных видов растений и животных от немногих простейших форм.

Как и Ламарк, труды которого он высоко ценил, Рулье считал, что изменчивость организмов вызывается прежде всего условиями среды.

Еще обстоятельнее, чем Ламарк, русский ученый остановился на изменениях домашних животных и культурных растений под влиянием человека.

Вслед за своим учителем он придавал большое значение возникновению и развитию нервной системы в эволюции животных. И даже в самых сложных проявлениях ее деятельности у высших животных Рулье не видел ничего загадочного и таинственного.

Как и Ламарк в свое время, Рулье стремился перенести вопросы об инстинктах и психике у животных из области чудес на научную почву и объяснить их физиологическую сущность.

Но Рулье не только излагал учение Ламарка, он сам был оригинальным ученым, предложившим, по тому времени самую передовую, теорию эволюции органического мира.

Он отбросил «внутреннее стремление к прогрессу», «к усовершенствованию», «флюиды» и многие другие заблуждения Ламарка, вложил новое полное содержание в понятие «среда», включив в него отношения между разными видами и отношения между организмами одного вида.

Больше того, Рулье заметил «войну в природе», хотя и не дошел до понимания естественного отбора. Он понял, что в процессе эволюции виды вымирают полностью, сменяясь другими, а не просто уничтожаются человеком, как думал Ламарк.

И если кто-нибудь мог бы возвестить Ламарку, что знамя, выпавшее из его рук, через несколько лет в другой далекой стране высоко поднимет молодой ученый, — его бедное сердце было бы согрето живительным теплом…

Немногие ученые правильно понимали Ламарка! В Англии его геологические взгляды разделял большой друг Дарвина, известный геолог Лайель, а общие натуралистические воззрения высоко оценил столь же известный зоолог Гексли, «цепной пес» дарвинизма, как он сам себя называл.

В Германии идеям Ламарка сочувствовал Геккель. Борец за эволюционную идею, он постоянно искал и находил поддержку для нее в произведениях великого французского натуралиста.

Еще отряды пламенных сторонников его во Франции: Блаенвиль, Бургуэнь, Ш. Мартен, М. Ландрие, Додэ. В России — Рулье, позднее — В. В. Половцев и особенно П. Ф. Лесгафт, в наше время — В. Л. Комаров.

«Есть в самом деле что-то трагическое в судьбе „Философии зоологии“ Ламарка», — так пишет в 1882 году Геккель, считавший это произведение капитальным трудом даже для такого замечательного литературного периода, каким было начало XIX века. «Философия зоологии» недолго и слабо привлекала к себе внимание, а через несколько лет была совсем забыта.

«Только после того, как Дарвин влил новую жизнь в трансформизм, за 50 лет до того основанный Ламарком, это погребенное сокровище было вновь обретено, — продолжает Геккель, — и теперь ничто не мешает нам признать в нем наиболее замечательное изложение эволюционной теории, которое было дано до Дарвина».

И все-таки в широких читательских кругах, как правило, и до сих пор царит полная неосведомленность о Ламарке и его роли в создании эволюционного учения. Часто имеют представление о нем, как о каком-то чудаке, придумывавшем нелепые гипотезы и забавные примеры.

Если полное забвение, постигшее «Философию зоологии» в первые десятилетия по выходе ее в свет, поистине можно назвать трагическим, то дальше произошло еще более худшее.

Некоторые «последователи» Ламарка отнеслись к его наследству недобросовестно. По своему произволу они выбирали из него ту или другую сторону, забывая и умалчивая о нем в целом.

Нередко искажали и вульгарно излагали его, не вдумываясь в суть теории или даже зная о нем только понаслышке.

И в результате один объявлял подлинным ламаркизмом лишь принцип упражнения и неупражнения органов.

Нет, доказывал другой, истинная сущность этой теории заключается в непосредственном и прямом влиянии внешней среды на все организмы. Изменения же, получаемые при этом, всегда целесообразны. Они передаются по наследству из поколения в поколение. В этом и состоит весь ход эволюции по Ламарку.

Третий ученый утверждал, что самое главное у Ламарка — внутреннее стремление организмов к усовершенствованию и внутренние потребности, заставляющие их вырабатывать целесообразные изменения.

Раздавались и такие голоса: ламаркизм — это только наследование признаков, приобретенных организмами под влиянием внешней среды.

Все эти ученые поднимали на щит то, что им самим больше нравилось в учении Ламарка. Даже приписывали ему свои собственные мысли, чтобы под его именем протащить их в науку.